Форум » Творчество форумчан » "История одной скамейки" » Ответить
"История одной скамейки"
Aoki: ИСТОРИЯ ОДНОЙ СКАМКЙКИ Глава 1. Маленький сквер задыхался в плотном кольце блочных зданий, готовых в любой момент низринуться вниз. Серые подтёки времени покрывали их изрезанные трещинами бока подобно грязным нищенским одеждам, скрывающим под собой уродливые старческие тела. В них словно в клетках ютились человеческие существа. Постройки были изъедены окнами, через которые во тьму нескончаемых зимних ночей пробивался блёклый свет усталых глаз. Как на шахматной доске игры в Го клочок зелени внизу оставался последним «дыханием» этого застывшего царства. Детская площадка, построенная в середине сквера, казалась жалкой претензией на тот уголок жизни, который она изначально должна была сформировать. Качели, подталкиваемые ветром, издавали, режущий уши, сдавленный стон. Это звучала древняя песня тоски, одиночества и нищеты. Покосившаяся беседка, словно прислушиваясь, наклоняла голову к старым качелям. От жёлтой краски, некогда покрывавшей ёё, остались только воспоминания. Будто шелушащаяся нездоровая кожа облепила со всех сторон выпирающие доски. Тяжело осев на песок, беседка слушала пение своей соседки. Внутренности беседки были в основном из беспорядочно валяющихся пустых бутылок вперемешку с окурками. Изуродованная не блещущими интеллектом и грамотностью словами, она казалась здесь на удивление «своей». Горку же строили, видимо, с одной, вполне недвусмысленной целью. Её положение отличалось подозрительной перпендикулярностью к земле. Такой наклон логично заканчивался аккуратной вмятиной в тщательно утрамбованном песке. Несмотря на это, именно горка являлась самым желанным аттракционом зимой. Для лучшего эффекта её поливали водой. Перила живописно покосились в разные стороны, несколько ступеней было выбито. Она добродушно улыбалась детям. И они смеялись и плакали ей в ответ. Площадка приютила у себя ещё и две скамейки. Одна из них совершенно не вписывалась в застрявшую во времени структуру сквера. Она была новой. От неё во все стороны распространялся запах свежей краски, беспощадно выявляя недостатки остальных обитателей. Приковывая к себе взгляды людей, она одновременно обрекала себя на скорую старость. Кроме того, она представляла собой целое полотно под роспись… Вторая же стояла чуть в стороне от детской площадки, нарушая её геометрическую форму, но никак не гармонию. Устало прильнув к берёзе, она, казалось, и сама скоро пустит корни. Цвет давно перестал иметь значение. Протёртые доски, как оголённые серые кости, грелись в лучах солнца. В них скопилась вся тяжесть пройденных лет, память о людях, приходивших и уходивших, и снова приходивших… Прикосновения, смех, голоса… Она умела слушать. Из дряхлой неприметной скамейки она превратилась в сундук древностей. Рассказы накапливались помимо её воли. Ложились друг на друга, словно драгоценная пыль. Но кому дозволено прикоснуться к этим ценнейшим из сокровищ мира? Достаточно приоткрыть крышку воображаемого сундука, но аккуратно, так, чтобы истории не перемешались, и… 26 августа. Гроза. Неестественное затишье окутало площадку, словно кто-то заботливо поместил её под непроницаемый купол. Детские голоса звучали непривычно громко, оттого, что ветер вдруг перестал подхватывать окончания звонких фраз и рассевать их над площадкой, расплетая, будто туго заплетенную косу, на крошечные частички разноцветных интонаций. Скамейка застыла в вязком вакууме времени, которое, казалось, остановилось, наконец, устав. Но погода не бездействовала. Где-то высоко вверху постепенно нарастал злой гул, скручивая облака в узел. Неумолимо он опускался на площадку. Внезапно первая волна ветра с разбега налетела на скамейку, словно пьяная от неограниченного чувства свободы, она ударилась об неё и так же неожиданно растаяла, оставив лишь две влажные слезинки-капельки на деревянной поверхности. Берёза рассерженно зашелестела, покачнувшись. За первой каплей последовала и вторая, третья… Ветер с силой закручивался вокруг досок, выдувая песок и грязь из щелей. - Быстрей, собирай игрушки! Смотри, какая сейчас гроза начнётся! Давай-давай! - О, вот это ветер! Бежим под крышу! Фразы, беспощадно разорванные разрастающейся стихией, отрывками доносились до скамейки. Но и их ветер за ненадобностью в миг уничтожал. Небрежно смахнув слова невидимой рукой, он перемешивал их с песком, чтобы затем с силой ударить о землю, превращая в пыль. Скамейка ощущала его хлёсткие удары на себе со всех сторон. А потом к шуму ветра, добавился шелестящий звук капель воды. Для скамейки дождь всегда начинался с кроны берёзы, которая словно бы оберегала её. Вот и в этот раз, лишь пробившись сквозь сплетения листьев, капли попадали на саму скамейку. Мягко ткнувшись в неё носом, они проникали вглубь дерева, оставляя влажный след. Вода разрушала скамейку. Когда шли частые дожди, она начинала гнить. Постепенно, капли всё более ощутимо ударялись о, уже полностью мокрую деревянную поверхность. Нанося частые точечные удары, они будто стремились пробить её насквозь. Мешая друг другу, капли разлетались на крошечные частички воды. Ветер направлял их, заставляя градом сыпаться на землю. Стихия безумствовала. В своём бешеном танце под раскаты грома гроза была прекрасна, словно на время спустившаяся на землю первобытная богиня. Всё было подвластно ей, ничто не могло бы остановить её сокрушительную мощь. Она была подобна стальному клинку идеальной формы, обнажённой красоте без излишеств. Извиваясь в небе холодной серебристой змейкой-молнией, гроза во всеуслышанье заявляла о своей силе. И всё живое безмолвно склоняло голову в страхе и уважении, признавая превосходство разбушевавшейся богини. Постепенно ветер успокаивался, дождь затихал. Раскаты грома приглушённо раздавались в отдалении. С краёв скамейки кружевами свисали капли воды. Гроза прекратилась, оставив после себя растрёпанные деревья и пропитавшуюся живительной влагой землю. Площадка с облегчением вдохнула свежий, немного морозный воздух. 29 октября. Девушка. На скамейку осторожно присел очередной посетитель. Послышался задумчивый вздох. По еле слышному участию голоса, обозначившему начало выдоха, скамейка определила, что сегодняшний гость – девушка. Её тело было совсем лёгким, словно тело маленькой девочки. Только в отличие от ребёнка она сидела совершенно неподвижно, словно боясь нарушить создавшуюся тишину. Даже слабое дыхание не выдавало её присутствия. В тот раз скамейка снова приняла это хрупкое тело на свои ещё почти новые доски. Рядом с гостьей стал медленно ложиться снег, постепенно скрывая под собой всю поверхность скамейки. Мягко дотрагиваясь, он ненавязчиво заявлял о правах только-только зарождающейся зимы. Неожиданно девушка встрепенулась. Что-то похожее на слабое восклицание нарушило создавшуюся гармонию. Скамейки коснулась маленькая узкая ладошка. Тепло, которое расходилось во все стороны от нежных пальцев, моментально расплавляло только что упавшие снежинки, оставляя влажный след на потемневшем дереве. Потом она внезапно стала смахивать тонкий слой снега лёгкими быстрыми движениями, расчищая участок где-то в середине скамейки. На мгновение её рука исчезла лишь за тем, чтобы через секунду аккуратно провести кончиками пальцев по вырезанной на дереве надписи. Каждая линия, пробуждённая этими влажными прикосновениями, оживала в памяти скамейки обрывочными фразами. Раз: …ну, что, может, уже пойдём, а то становиться прохладно… Два: …сейчас, подожди секунду… Три: В податливое дерево вонзается что-то холодное и острое, чему невозможно сопротивляться, быстро выводя новую надпись… Четыре: …ть это будет символом, того что… Пять: …конечно, банально и по-детски, но… Шесть: …нет, вовсе нет… для меня… Семь: …ведь это про нас… Восемь: …всегда буду помнить… Девять: …спасибо… Десять: …я …ты... Девушка провела рукой по последней букве, затем накрыла надпись ладонью, не позволяя ей исчезнуть под снегом. Замерев так на некоторое время, она ещё посидела на скамейке, а потом исчезла. Только мерные звуки удаляющихся шагов, затихая, раздавались в тишине. Прошло совсем немного времени после ухода девушки, как надпись на досках вновь оказалась погребена под снегом, неумолимо опускающимся откуда-то сверху. 11 ноября. История с сумасшедшим. Было уже довольно холодно. Предвестники зимы беспощадно сжимали в своих объятьях каждую доску. За ночь скамейка обычно полностью промерзала, только днём её поверхность слегка согревали теплые прикосновения мягких лучей солнца. Вечер незаметно накрыл собой всю площадку. Поблизости раздавалась оживлённая беседа пятерых людей (насколько сумела различить скамейка): трое голосов по звучанию принадлежало молодым людям и двое оставшихся – девушкам. Скамейка не могла видеть человека. Его голос заменял ей внешность того или иного рассказчика. Интересно и то, что она откуда-то знала, как выглядят люди. Возможно, это было связано с её незамысловатым происхождением, в котором, как она подозревала, были замешены определённые индивиды. Первый голос никак не мог пробиться сквозь сгустившуюся ночь, он будто бы уже изначально был обречён затухнуть, так и не начав звучать. Каждый раз ветер обращал слова говорящего против его же самого, заставляя того на мгновение ими подавиться. Второй был очень не разборчивым, игнорируя окончания, он стремился превысить все мыслимые пределы скорости произношения, неуклюже спотыкаясь о слога, которые, казалось, только мешали. Постоянно раздавался неожиданно громкий и ломаный смех. Он был похож на ту новую скамейку, что, судя по слухам, стояла совсем неподалёку. Совсем пуст внутри, ни одной интересной истории. Третий же раздавался только изредка, и то в виде сухого кашля. Такое чувство, что горела не сигарета, а он сам тлел изнутри. В четвёртом узнавались девичьи нотки. Голос был очень влажным. Предложения ложились под тяжестью слов, словно набухших от воды. Они неизменно глухо падали прямо у ног хозяйки, даже не впитываясь в землю. Последний пятый всё время пытался догнать второй, словно желая на мгновение с ним остановиться. Подобно мягкой тёплой руке, голос лёгким движением проводил по тем граням, которые чётко разграничивали остальных четырёх участников разговора. Он плавно сглаживал острые углы своих товарищей. Внезапно послышались шаркающие шаги, принадлежавшие, скорее всего какому-нибудь старику. Редкие, тяжёлые они привлекли внимание голосов на площадке. Они затихли в ожидании. Вскоре стало возможным различить речь незнакомца. Бессвязная, булькающая, абсолютно бесцветная. С видимым усилием человек устроился на скамейке. От него совсем не исходило тепла, как от других людей. - Мертвецы, и здесь одни мертвецы, - забормотал он. – Сидите здесь, наслаждаетесь! А на самом деле вы давно мертвы! Одни гладкие кости видны! Ха!... Мертвецы, мертвецы… 2ой: Что он там бормочет?! 4ый: Я не вслушиваюсь в бредни стариков! Хочешь маразматиком поскорее стать? Громкий смех взрезал ночной покой. - Все – мертвецы! Голоса, словно из-под земли звучат. Я вижу ваши останки! Жизнь – только иллюзия! Осмотритесь вокруг своими пустыми глазницами! 5ый: Он нас что, запугать решил? 2ой: Да он сумасшедший! Эй, ты! Чё припёрся на нашу площадку?! Проваливай! - Мертвецы, мертвецы, мертвецы… 1ый: Это уже надоедает. 2ой: Иди отсюда! Себя-то давно в зеркале видел? Земелька уже давно завёт, а?! Не задержался ли ты тут? Эй! Смотри на меня, когда с тобой разговаривают! Смотри, говорю! 5ый: Может, он глухой?... 2ой: Вали, если не хочешь подохнуть прямо здесь! - Ошибаешься! Мне, как и тебе, всего двадцать! Это ТЫ старик! Ты живой труп! Мертвец! Ха-ха!... 5ый: Пошли отсюда. Что без толку разговаривать с сумасшедшим? Раздался согласный кашель. 2ой: Старый идиот! Давно тебе уже не место среди живых! Послышались быстрые стремительные шаги по направлению к скамейке. 2ой: (кому-то в сторону) Дай сигарету! Затем последовал глубокий вдох и резкий выдох. Старческий рваный кашель наполнил собой всё пространство. Словно задыхаясь, он всё не прекращался. 4ый: Придурок! А вдруг он и вправду щас помрёт?!! 1ый: Что стоите?! Пошли быстрей! Поспешные шаги вскоре затихли в отдалении. Старик, не шевелясь, сидел на скамейке. Совершенно неожиданно ей передалась вибрация от смеха, сотрясающего тело сумасшедшего. Или это были всхлипы?... Раздавались только отрывистые лающие звуки. - Завтра будет моя очередь умирать, - гулко ударился о тишину ровный голос двадцатилетнего человека. Не встретив сопротивления, он поднялся выше в ночное небо, которое ответило спокойным согласием. 19 ноября. Утро. Лучи солнца нерешительно дотронулись до скованных льдом досок. Поднимаясь всё выше, они выхватывали из тени очертания скамейки, обнимая и согревая её. Но холодное солнце не растапливало снег, словно на время заключив с зимой негласный договор. День ещё только-только начал зарождаться, как вдалеке послышались торопливые шаги. Шумно дыша, у скамейки остановился человек. По тревожному восклицанию стало ясно, что это та же девушка, приходившая в прошлом месяце. - Как плохо, - взволнованно опустилась она на снежную поверхность скамейки, даже не стряхнув снег, как это делали другие. – Всё совсем замело… Ничего, сейчас я быстренько… Голос у неё был слабый, больше похожий на шепот. Хаотичными движениями девушка принялась охапками сметать снег, сбрасывая его на землю. Вскоре она наткнулась на ледяную корку, образовавшуюся за ночь. - Уже скоро, ещё чуть-чуть… Маленькая горячая ладошка вжалась в лёд. Девушка налегла на неё всем телом. Поддаваясь, тот таял. Вода скапливалась под пальцами. Поменяв руку, девушка, наконец, смогла дотронуться до мокрых досок. - Вот так, - нежность её голоса в такт движениям гладила высвободившуюся из-подо льда надпись. В прохладных влажных пальцах еле ощутимо отзывалось радостно бьющееся сердце. Даже не видя, скамейка могла чувствовать улыбку на её лице, которая была сродни сегодняшним мягким лучам солнца. Вдали послышались тяжёлые шаги. Скорее всего мужские. Девушка сидела неподвижно, словно не замечая приближения незнакомца. - Не замерзните так сидеть? Сегодня слишком холодно для любования восходящим солнцем, - приветливо сказал голос. Он был немного гортанным и, несмотря на мягкость тона, звучал грубовато. - Ничего, спасибо, - неподдельные нотки благодарности подхватили ответ девушки. Но голос звучал прохладно. - Вы, наверное, кого-то ждёте? - Кого-то жду?... – эхом отозвалась она, на мгновение став задумчивой, словно вопрос мужчины застал её врасплох. Рука мирно покоящаяся на скамейке чуть заметно дрогнула. - О, простите за назойливость! Что ж, хорошего дня! Девушка осталась одна. - Вот так, - повторила она и через некоторое время ушла. Края лужицы в виде её узкой ладошки уже начинал схватывать мороз, словно наводя порядок после неожиданного вторжения в размеренность раннего утра. Сковав овальное очертание следа, он заключил в свои объятья крошечное озерцо, расписывая его поверхность неповторимым лабиринтом узоров. 9 декабря. Старушка. Редкие снежинки ложились на скамейку. Тихо, незаметно, словно намечая необходимые точки для какого-то дивного рисунка. Качели мерно раскачивались, даже в такой поздний час на площадке оставались люди. Снег невольно заранее выдавал новых прохожих. Довольно скрипя, он прогибался под тяжестью тел. И сегодня он снова оповестил скамейку о приближающихся шагах. Они увязали в снеге, словно каждое движение давалось только огромным усилием воли. Ноги человека практически не отрывались от земли, бороздя снеговой настил. Медленно, они прокладывали себе путь к площадке. - Можно мне здесь посидеть? Ещё несколько снежинок одновременно спустилось не скамейку. - Иду из поликлиники, устала… Совсем неприметный голос, один из многих таких же, будто до краёв наполненный тоской сосуд с тлеющими искорками жизни, сбегающими по его мутной поверхности. - Да, конечно… Конечно, - рассеянно повис в воздухе ответ девушки, которая сидела на качели. Оставляя рваный след, словно разделяя площадку на два неравных отрезка, старушка проковыляла к новой скамейки. Качель внезапно стала ужасно неуместно звучать, и, почувствовав это, девушка остановилась. - Слишком высокая… - донёсся с противоположного конца дрожащий от старости голос. И снова начался долгий путь уже до другой скамейки. Наконец заснеженные доски приняли на себя вес, неожиданно тяжёлого тела. Старушка с каждым разом оседала на скамейку всё больше, казалось, она проваливалась сама в себя, растекаясь по её поверхности бесформенной кучей. Она всё время что-то неразборчиво бормотала, сквозь скопившиеся от беспомощности слёзы. - Ты из этого дома? – спросила она. - Да, - отчего-то тихо ответила ей девушка. - У вас хорошо топят? - Да, хорошо, - зачем-то девушка хотела разбавить свой голос жизнерадостными нотками. - А у нас совсем не топят. Каждый раз в холод возвращаешься, - старушка говорила с лёгкой досадой, словно смирившись с обстоятельствами, какими бы они ни были. Послышались шаги. Молодое тело опустилось рядом со старым, кислый запах которого успел проникнуть в дерево. Запах лекарств. - Ноги уже совсем не ходят. Даже не верится… - слезы текли в её голосе. – Душа осталась всё та же. А ведь мне уже семьдесят девять лет, - с горечью выдохнула она. Сегодня еле дошла до больницы, вот и решила отдохнуть… Два таких разных тела сидели на скамейке, а между ними разворачивала свои крылья холодная пропасть. И только снег всё продолжал падать в замкнутом мире скамейки. Внезапно на площадке раздались детские голоса. Трое детей с родителями нанесли площадке поздний визит, что случалось редко. - Я так люблю деток… Они для меня всё, - голос старой женщины утонул в тщетной попытке заглушить всхлип. – Ох, наверное, только я плачу по таким пустякам… - Нет, что вы, - запротестовала девушка, тут же запнувшись об эмоции, раздирающие её. - Я тридцать лет проработала в ясельках с маленькими детишками. Вырастила и своих двоих. Так они уже взрослые, давно живут отдельно. Мы всегда ждём их в гости, всегда рады, когда они приходят, хоть и редко у них получается выгадать свободную минутку. Каждый день их вспоминаем. Но маленьких детишек всё равно больше люблю. Поздний вечер оживал от счастливого и лёгкого смеха детей. - Ну, вот я и отдохнула. Надо уже идти… - Вас проводить? – с готовностью спросила девушка, тоже поднявшись. - Нет, спасибо, я сама, - последовал добродушный ответ. - Где-то у меня была мандаринка, - забормотала старушка. - Нет-нет, не надо… - начала было девушка, но потом понимающе замолчала. - Спасибо большое. - Ну, всё, тебе ведь в этот дом? Они ушли с площадки. - Не расстраивайтесь! – сказала на прощанье девушка. - Не расстраиваться, - задумчиво повторила женщина. - Да. - Ладно, буду держаться, - интонация перешла в слабую улыбку. - Да, держитесь! – уверенно поддержал молодой голос. - До свиданья. Шаги старушки затихали в отдалении. Девушка, немного отойдя, остановилась. Снег падал, скрывая под собой следы двоих людей. Вскоре скамейка снова осталась одна. 16 декабря. Неожиданное завершение. Зима в этом году неистовствовала. Казалось, даже время стало ей подвластно. Вся площадка застыла в снежном безмолвии. На скамейку сегодня никто не решался присаживаться. Ночь проглотила площадку, не давая свету шанса проникнуть сквозь плотные, почти ощутимые стенки своей утробы. Гулкие удары шагов, неровных, словно пьяных пробивались сквозь вязкую тьму. Человек то семенил, то, спотыкаясь, делал резкий рывок вперёд. Тяжёлое дыхание, поддерживающее каждый шаг, было прерывистым. Странный гость в изнеможении опустился на колени рядом со скамейкой, с трудом переводя горячее дыхание. - Как темно… Ничего не вижу… И снова тот слабый голос! Но в этот раз его почти невозможно было узнать. Хриплый, сухой, постоянно срывающийся на кашель, который словно раздирал изнутри хрупкое, такое невесомое тело девушки. - Прости… Прости ме… - кашель разорвал слово пополам и поглотил беспомощно висящую в воздухе вторую его часть. - Я бы пришла раньше, - быстро зашептала она, торопясь успеть до нового приступа, что должен был сотрясти её тело. – Но, представляешь, упала дома, пока одевалась. Такая неуклюжая… Скамейке передалась дрожь от тела девушки. - Х-холодно сегодня. Опираясь на локоть, она приподнялась и ослабшей рукой стряхнула снеговую шапку с поверхности скамейки, словно обезглавив. Сотрясаясь всем телом от пронизывающего холода и сухого кашля, девушка упорно сбрасывала снег в сторону. Когда её ногти заскребли по ледяной крошке, она внезапно замерла. Раздавалось только больное дыхание, вырывающееся из слабого тела. После небольшой передышки девушка из последних сил прильнула к краю скамейки. Нащупав тонкими пальцами примерное нахождение надписи, она, шумно сглотнув стон, вжала в снег неожиданно горячую ладонь. И холод расступился. Когда рука нащупала деревянную поверхность, девушка облегчённо выдохнула, положив голову на скамейку. Пальцы расслаблено лежали на, уже еле прощупываемой надписи. Болезненное, прерывистое дыхание сменилось на ровное и спокойное. Вдохи и выдохи все реже сменяли друг друга, превращаясь в затихающее эхо. В какой-то момент хрупкая девичья ладошка стала такой же холодной, как и лёд вокруг. * * * Было ещё темно, когда наступило утро. Послышались первые шаги. Шаркающие, старческие. Подходя ближе к скамейке, они замедлялись, пока совсем не остановились. - Девушка! – раздался неуверенный оклик. Шаги возобновились. Около скамейки старуха остановилась. - Эй, дочка, ты хоть жива?... Тронув застывшее тело, она отшатнулась, испуганно охнув. - Господи ты Боже! Что-то ударилось о землю. Шаги торопливо удалялись. Снова наступила тишина. - Вон там! У той скамейки! – срывался чей-то голос. Несколько людей подбежали к указанному месту. - Она мертва? – проговорил кто-то сдавленно. - Господиии… - всхлипывала старуха. - Я пойду вызову Скорую! - Замёрзла… - слабо откликнулся ещё один голос. Вскоре у скамейки собралось человек восемь. Приехала машина. - Разойдитесь! Это вам не представление! Дайте пройти! – раздался грубый мужской голос. - Похоже она здесь уже около пяти – шести часов. - Быстро! Кто-нибудь, принесите горячей воды! Снова шаги. Женские всхлипы. - Как же так… - Такая молода, красивая… - Лицо…как фарфоровое…брови все в изморози… - Господи, она улыбается, бедная девочка… - Давай, лей её на руку! Тут на скамейку обрушился поток горячей воды. - Они обварят её руку! Прекратите! Прекратите! – не выдержал кто-то, сорвавшись на крик. - Я не могу на это смотреть! Пойдём, пойдём же! Наконец, от скамейки оттащили негнущееся тело. Шаги прохожих постепенно замирали. Осталась только тишина и неестественная пустота. Теперь одна скамейка знала, чему улыбалась девушка. Она непременно решила это сохранить. 4 июля. Разговор о самоубийстве. Этот день выдался на удивление жарким даже для лета. Поверхность скамейки была насквозь иссушена прямыми лучами июльского солнца. В это время года люди частенько присаживались на неё отдохнуть под спасительной тенью берёзы, которая надёжно подпирала бок скамейки. Поэтому нынешнее лето было щедро на истории. Такие разные и, по-своему, ценные, как и люди, касающиеся старых досок, беспощадно истёртых временем. Длинные и короткие; громкие и тихие, словно привычный шёпот листвы, перебираемой ветром; яркие и блёклые; новые и старые, переходящие из уст в уста. Порой же история состояла только из утомленных и тяжёлых старческих вздохов. Но и их скамейка бережно хранила в своей памяти дерева. Сейчас на площадке никого не было. Наступил тот промежуток времени, кода детей обычно уводили на дневной сон. Вместе с ними расходились и взрослые. Поэтому всё пространство вокруг скамейки внезапно заполнилось тишиной, которую лишь изредка нарушали шаги прохожих. Ветер волнами гонял горячий воздух по отшлифованной деревянной поверхности, лениво разгоняя прохладу, что создавала тень. Вдалеке снова послышались приближающиеся шаги двух людей. - Смотри, вон там скамейка как раз в теньке! Пойдем, сядем. Голос звучал чисто и звонко. Такой голос скорее подошёл бы для разговора зимой, была в нем какая-то свежесть, неожиданная прохладность. Но даже при сегодняшней жаркой погоде он не «таял». Это был очень редкий голос, подобных ему скамейке встречалось совсем не много. Он принадлежал молодому человеку. Сев под прохладную сень дерева, они немного помолчали. - Ну, рассказывай, как у тебя дела? Что интересного? – спросил всё тот же голос. - Да, нормально, ничего нового. Всё, как обычно. А у тебя? Такой глубокий… Будто тёмный провал. Сильный и твёрдый голос. Но он таил в себе пропасть, поверх которой шла зазубренная окантовка, подобная той, что остаётся у вскрытой ножом железной банки, край, за который не возможно ухватиться. Он будет впиваться в кожу, вскрывать по очереди слои тканей, оставляя за собой рваный порез, словно кровоточащий шлейф пока ты не сдашься и не разожмёшь пальцы. Интересно, каково это – постоянно висеть над пропастью, терпя нескончаемую боль? Но этот удивительный, никогда не слышимый скамейкой голос, произнёс столь обычные, столь скучные слова, так несоответствующие ему. - Да, вроде тоже все хорошо… На этот раз в 1ом голосе сквозило некоторое разочарование и задумчивость. Снова вернулась тишина. - Есть сигареты? Ответ 2ого не содержал в себе ни одной эмоции. Его бесцветность поражала и завораживала. - Да. Они закурили. - Слышал? – с деланным энтузиазмом вновь заговорил 1ый. – В новостях говорили, что опять кого-то в нашем районе убили. И это летом-то! - Чем лето хуже любого другого времени года? Говорящий выпустил очередную порцию воздуха. - На мой взгляд, оно меньше располагает к убийствам. - Хм, «располагает»? Как что-то может располагать к убийству… - Не придирайся к словам. Соседи ещё неделю будут обсуждать эту новость. Как же, в нашем районе! Теперь всем надо быть осторожными. Ха, в основном говорить об этом и сеять ненужную панику. Как всегда, в общем… Иногда мне даже кажется, что, на самом деле, они рады что-нибудь пообсуждать, «побояться», встряхнуться от рутины жизни. Тьфу! Что это у нас пошла такая тема! Лучше… 1ый голос потонул в неожиданной твёрдости 2ого: - А я думаю, лето весьма подходит для убийств. - Глупости. Тоже мне, сказал, «подходит»! Теперь моя очередь придираться к словам. Интонация окончания фразы плавно перешла в улыбку говорящего. - Вот, ответь мне, ты боишься смерти? – спросил 2ой. - Только подумать! И это мы обсуждаем в такой хороший день! Я рассчитывал поговорить с тобой о более оптимистичных вещах. Ну, отвечая на твой вопрос: нет, не боюсь, так как это бессмысленно. Смерть – это то, что случается с каждым, поэтому бояться её глупо. Скорее уж я боюсь старости, беспомощности и реакции родных на мою кончину. А ты? Почему решил спросить меня? Этот ответ сквозил простотой и уверенностью. Ни одно слово не ставилось под сомнение. - Почему ты улыбаешься?! – усмехнулся 1ый. - Твой ответ не отличается оригинальностью. - Он и не требует оной, потому что это правильный ответ. - Да, однако, он содержит некоторые противоречия. Меня всегда поражало, насколько спокойно и быстро отвечают люди на такой вопрос. Причём, исключительно молодые, то есть нашего возраста. Не имея ни малейшего представления о предмете разговора. Ведь так легко ответить «нет», когда ты молод и ещё далёк от старости, которая, по сути, является лишь заявлением смерти о своих правах и именно на тебя, ледяной водой на голову, чтобы ты судорожно глотнул воздух, ставший внезапно таким важным. Ничего, конечно, не измениться, кроме осознания, что ты тоже когда-нибудь умрёшь. Оно-то и делает жизнь ценнее. Ответить «нет» уже труднее. Скорее ты устало усмехнёшься такому некорректному вопросу. Время теперь для тебя идёт против часовой стрелки, дни рождения – лишь очередное напоминание. Дети радостно дарят тебе подарки… У них такая искренняя улыбка, такая живая. Ты видишь это и улыбаешься в ответ. Но кто-то внутри тебя только пустит печальный взгляд из-под устало-опущенных ресниц. Теперь тебе доставляет удовольствие наблюдать за расцветом жизни. Омрачает всё, забившийся в угол сознания, страх. Он был там всегда, а ты замечаешь его только сейчас. Он смотрит, нет, даже не в глаза, он заглядывает прямо в твою слабую человеческую сущность и скалит, только что прорезавшиеся зубы. И всё равно, ты отказываешься признавать эту свою новую частичку. Ведь стоит только задуматься, принять её, как ответ будет один – «да». Годы у ...
Ответов - 2
Aoki: ... ходят, отнимая физические силы, оголяя душу, неспособную догнать их. Утром вскакиваешь с кровати, одеваешься, впрыгиваешь в домашние тапочки и вдруг с удивлением оглядываешься на себя, всё ещё лежащего в постели, только-только приподнимающегося на локтях. И тот, другой, который в недоумении продолжает смотреть на тебя со стороны, сжимается от жалости. Ты живёшь, но смерть уже дышит тебе в затылок. Но несмотря ни на что ты также радуешься, что-то делаешь. Пытаешься успеть сделать как можно больше. «Да! Я не хочу умирать! Я хочу ЖИТЬ. Видеть своих детей и внуков, хочу быть полезным! Не отворачивайтесь от меня! Видите – я ещё живу и собираюсь продолжать жить!» И будешь, но, наверное, никогда не поймёшь, почему твоё тело теперь такое. А потом тебя просто не станет. Ты всё-таки умрёшь. Тело, воспоминания, чувства, мысли - всё внезапно куда-то пропадёт. Но ведь это нормально. Раздался звук зажигалки. - И всё равно, бояться смерти глупо! – усмехнулся 2ой голос. Я тоже сейчас не боюсь… В конце концов, только её мы можем выбирать, жизнь за нас уже выбрали. В обществе сложилось такое отрицательное мнение о самоубийстве, даже странно, когда повсюду пропагандируют свободу выбора. «Самоубийство – это акт свободы». Хорошее, точнее, правильное высказывание, правда? Все твердят о преступлении против Бога, если Он дал нам жизнь, то Он и должен её отобрать. Разве тогда мы свободны?! За нас решён даже конец. Мы словно заключены в рамки, внутри которых нам дозволено копошиться! И, вообще, кто Он? Жизнь дала мне моя мать. Человек, поставленный перед смертью – это человек, поставленный перед неизвестностью. А она, как известно, рождает страх. Непонимание всегда ведёт к неправильной трактовке, к ошибочному мнению. И вот самоубийство – уже грех! Но обычный человек никогда не поймёт человека-самоубийцу, а потому будет непременно его осуждать, говорить, что тот слаб, не смог справиться с обстоятельствами, так как жизнь – это смысл всего, это испытание, кто говорил, что будет легко? И это он скажет, не зная ничего о человеке, совершившем «грех». На что самоубийца бы ответил: «К чему продолжать жить, если всё, что тебе остаётся страдания и боль, и ты знаешь, что так будет для тебя всегда. Стоит ли такое существование чего-то? Тень от жизни. Но выход один есть, и для меня – это уход из этой жизни, обретение полной свободы». Это не грех, это всего лишь ещё один возможный путь. Вот убийство человека – это преступление против жизни, когда её отобрали против воли. Только оно может осуждаться. Больше никто не проронил ни слова. Снова щёлкнула зажигалка. - Ты слишком много куришь, - сказал, наконец, 1ый голос после длинной паузы. - Н-да? И что с того? - Ты изменился. Если у тебя что-то случилось, можешь поделиться со мной… - Нет, ничего. - Почему ты говоришь о самоубийстве? - А что? Ты тоже против? - Никогда не задавался этим вопросом и, надеюсь, и в дальнейшем не буду. Странно, что ты стал обдумывать такие вещи. - Ха! Думаешь, я решил свести счёты с жизнью?! Ну, даёшь! Просто увлёкся философией. - На тебя не похоже… - Ну, спасибо! Ладно тебе… Я только высказал свои мысли… Что-то я и вправду тут заболтался с тобой. Пойду уже. - Да, мне тоже надо идти. Они поднялись со скамейки и разошлись по разным сторонам, так ничего друг другу и не сказав. Тень уже почти сползла с поверхности скамейки.
Rina: неплохо. По этому рассказу вполне можно сделать анимэ.
полная версия страницы